У главного героя повести о проявлении мира есть особая черта и способность – в любое время остаться одним, исключиться из любых обстоятельств, связей, отношений, обособиться, из-стать из всего, взглянуть на всё извне. Поэтому можно сказать, что их, главных героев, два, и один из них не деятель, а свидетель, созерцатель, удивляющийся. Нетождественность себе, самосозерцание проявляется сначала как невольная черта, постепенно осознаётся как умение, и на протяжении повести всё время усиливается, превращаясь в способность и могущество. С того мгновения, когда героя впервые посещает знание о смерти, видение бессмысленности жизни дарит ему одиночество, снова и снова вынуждающее его обращать время в борьбу.
Оставание одним, исстояние из мира, исключение из времени позволяет повести вновь и вновь приостанавливать действие, смотреть на него со стороны, извне, сверху, из-за. Разговоры узников в темнице, где впервые рождается идея последней революции, подпольная борьба, предместья, охваченные боевыми действиями, переплёты любовных интриг всякий раз прерываются одиночеством самообладателя, взглядом извне, который, всматриваясь в бессмысленность событий, ищет смысл и цель, и находя лишь принуждение и несвободу, достаёт из-за невидимой спины меч восстания и жажду воли. Остановки одиночества образуют параллельную, самостоятельную линию повести, внешнюю по отношению к явной и деятельной, разделённой с другими героями. И эта линия, хотя и не заполненная действиями, добавляет в неё нечто, без чего, затем пересмотренная и лишенная этих разрывов, она оказывается уже несвязной и бессмысленной, рассыпанной на горизонтальные движения случайно столкнувшихся личностей.
Каждый выход одиночества заполняется особенным словом – Явь, Бытие, Сущее, Бесконечное, Род, Невозможное, Иное. Выговаривая про себя эти слова, будто бы вызванные событиями повести, и возвращаясь затем в поток действий и рассуждений, самообладатель всё больше удивляется тому, как вообще он способен подумать и выговаривать их, вмещать в своём уме. Ведь одно дело – Бесконечное, а другое – слово Бесконечное. Сказать слово Бесконечное, мочь сказать Бесконечное, значить мочь ограничить Бесконечное, одним словом положить ему конец. Эта способность хрупкого, и вроде бы, несуразного бытия сказать слово Бесконечное, будто раскрывает в нём тайного владыку мира. И это неравновесное могущество самообладателя, который в любой момент может просто исчезнуть, быть зарезанным заключёнными, застреленным случайной пулей, задушенным любовницей, удивляет его ещё больше. И удивление это как волна цунами постепенно, но неуклонно возрастает с каждой главой повествования.
Бытие (bhāva) являет сущее (sat). Сущее - всевозможно. Бытие являет сплетение возможностей. Несущее (asat) - невозможно. Сущее - неисчислимо. Несущее остаётся вне сущего, тем самым ограничивая его. Сколько бы не было сущего, остаётся одно оставшееся, несущее, невозможное. Потому даже сущее - не всё. Всё - сущее и несущее, бесконечное, большее, чем сущее и несущее (sad-asat-para), иное, чем сущее и несущее. Бесконечное (ananta) нетождественно ни сущему, ни несущему, больше и выше обоих. Neti neti – "не это, не это" - только так можно говорить о бесконечном. Сущее в свою очередь не тождественно ни бытию, ни небытию, больше и выше обоих.
Но ис-стояние, экс-систенция – это вос-стояние из бытия. Одна из возможностей разделенного бытия. Смысл исстояния в нетождественности бывающему, явному. Исстояние – это взгляд извне, одновременное участие и одиночество. В исстоянии он говорит – "Я это не я". Слово "я" (ahaṃkāra) составляет тождество исстояния. Если бы слова "я" не было, человек был бы тождественен бывающему, был бы спокойной, безошибочной, бесчувственной вещью среди вещей, которая не может сказать, что "я – это не я". Если бесконечное - самое великое и самое непреходящее, то слово “я” - наименьшее и наипоследнее, самое иллюзорное и исчезающее. Но именно в исстоянии, оказавшись со стороны, вне бытия, он говорит слова Я, Бесконечное, Сущее, Бытие, и удивляется, как может это бесконечное, неизмеримое, наибольшее, нетождественное ничему меньшему себя вмещаться в этой маленькое оболочке, зеркале, мнимой самонетождественности.
И тогда между исстоянием и бесконечным, наибольшим и наименьшим молнией загорается мгновенная ось нетождества. Между тем, что нетождественно сущему и несущему, тем, что больше возможного и невозможного и тем, что нетождественно бывающему, что меньше бытия, что для бытия – марево и мимолетная иллюзия, возникает тождество. В тот момент, когда исстояние говорит слово "Бесконечное" и удивляется своей способности сказать это слово, Бесконечное узнаёт в нём, говорящем слово Бесконечное, себя и говорит слово "Я". Мир сокращается в мгновенной вспышке тождества этих двух нетождеств.
sahásraśīrṣā púruṣaḥ sahasrākṣáḥ sahásrapāt, sá bhū́miṃ viśváto vṛtvā́ty atiṣṭhad daśāṅgulám - “Тысячеглав человек, тысячеглаз, тысяченог, он бытие обернув со всех сторон, вос-стал на десять пальцев” (Риг-веда, 10.90.1).
Перевод с беларусского Максима Маковчика.
Оставание одним, исстояние из мира, исключение из времени позволяет повести вновь и вновь приостанавливать действие, смотреть на него со стороны, извне, сверху, из-за. Разговоры узников в темнице, где впервые рождается идея последней революции, подпольная борьба, предместья, охваченные боевыми действиями, переплёты любовных интриг всякий раз прерываются одиночеством самообладателя, взглядом извне, который, всматриваясь в бессмысленность событий, ищет смысл и цель, и находя лишь принуждение и несвободу, достаёт из-за невидимой спины меч восстания и жажду воли. Остановки одиночества образуют параллельную, самостоятельную линию повести, внешнюю по отношению к явной и деятельной, разделённой с другими героями. И эта линия, хотя и не заполненная действиями, добавляет в неё нечто, без чего, затем пересмотренная и лишенная этих разрывов, она оказывается уже несвязной и бессмысленной, рассыпанной на горизонтальные движения случайно столкнувшихся личностей.
Каждый выход одиночества заполняется особенным словом – Явь, Бытие, Сущее, Бесконечное, Род, Невозможное, Иное. Выговаривая про себя эти слова, будто бы вызванные событиями повести, и возвращаясь затем в поток действий и рассуждений, самообладатель всё больше удивляется тому, как вообще он способен подумать и выговаривать их, вмещать в своём уме. Ведь одно дело – Бесконечное, а другое – слово Бесконечное. Сказать слово Бесконечное, мочь сказать Бесконечное, значить мочь ограничить Бесконечное, одним словом положить ему конец. Эта способность хрупкого, и вроде бы, несуразного бытия сказать слово Бесконечное, будто раскрывает в нём тайного владыку мира. И это неравновесное могущество самообладателя, который в любой момент может просто исчезнуть, быть зарезанным заключёнными, застреленным случайной пулей, задушенным любовницей, удивляет его ещё больше. И удивление это как волна цунами постепенно, но неуклонно возрастает с каждой главой повествования.
Бытие (bhāva) являет сущее (sat). Сущее - всевозможно. Бытие являет сплетение возможностей. Несущее (asat) - невозможно. Сущее - неисчислимо. Несущее остаётся вне сущего, тем самым ограничивая его. Сколько бы не было сущего, остаётся одно оставшееся, несущее, невозможное. Потому даже сущее - не всё. Всё - сущее и несущее, бесконечное, большее, чем сущее и несущее (sad-asat-para), иное, чем сущее и несущее. Бесконечное (ananta) нетождественно ни сущему, ни несущему, больше и выше обоих. Neti neti – "не это, не это" - только так можно говорить о бесконечном. Сущее в свою очередь не тождественно ни бытию, ни небытию, больше и выше обоих.
Но ис-стояние, экс-систенция – это вос-стояние из бытия. Одна из возможностей разделенного бытия. Смысл исстояния в нетождественности бывающему, явному. Исстояние – это взгляд извне, одновременное участие и одиночество. В исстоянии он говорит – "Я это не я". Слово "я" (ahaṃkāra) составляет тождество исстояния. Если бы слова "я" не было, человек был бы тождественен бывающему, был бы спокойной, безошибочной, бесчувственной вещью среди вещей, которая не может сказать, что "я – это не я". Если бесконечное - самое великое и самое непреходящее, то слово “я” - наименьшее и наипоследнее, самое иллюзорное и исчезающее. Но именно в исстоянии, оказавшись со стороны, вне бытия, он говорит слова Я, Бесконечное, Сущее, Бытие, и удивляется, как может это бесконечное, неизмеримое, наибольшее, нетождественное ничему меньшему себя вмещаться в этой маленькое оболочке, зеркале, мнимой самонетождественности.
И тогда между исстоянием и бесконечным, наибольшим и наименьшим молнией загорается мгновенная ось нетождества. Между тем, что нетождественно сущему и несущему, тем, что больше возможного и невозможного и тем, что нетождественно бывающему, что меньше бытия, что для бытия – марево и мимолетная иллюзия, возникает тождество. В тот момент, когда исстояние говорит слово "Бесконечное" и удивляется своей способности сказать это слово, Бесконечное узнаёт в нём, говорящем слово Бесконечное, себя и говорит слово "Я". Мир сокращается в мгновенной вспышке тождества этих двух нетождеств.
sahásraśīrṣā púruṣaḥ sahasrākṣáḥ sahásrapāt, sá bhū́miṃ viśváto vṛtvā́ty atiṣṭhad daśāṅgulám - “Тысячеглав человек, тысячеглаз, тысяченог, он бытие обернув со всех сторон, вос-стал на десять пальцев” (Риг-веда, 10.90.1).
Перевод с беларусского Максима Маковчика.
No comments:
Post a Comment